Политическая напряженность вокруг «традиционных» и «нетрадиционных» сексуальных отношений лишь в небольшой степени отражает конфликты, связанные с самим гомосексуализмом. В их основе лежит глобальное идеологическое противостояние о судьбе современного капитализма и предназначении человека
Декоративные элементы гей-парада в Брюсселе Политика поддержки прав и свобод ЛГБТ-сообщества, превратившись из общественного движения в инструмент государственной политики в самых богатых странах мира, перестала быть политикой защиты прав и свобод. Политическая и внешнеполитическая тенденция поощрения сексуального разнообразия встречает сопротивление во всем мире и в странах, поскольку она явно ослабляет традиционные семейные и социальные структуры в этих странах. Политическая мода на сексуальное разнообразие в разных странах пытается противостоять политике запрета и пропаганды традиционных ценностей. Однако политика запрета обречена на провал, так как современный человек уже имеет представление о свободе частной жизни, и это представление является глобальным завоеванием. Пропаганда «традиционных ценностей» часто оказывается малоэффективной, поскольку идеологический смысл сексуальной свободы обсуждается все более и более современно, чем альтернативы, апеллирующие в основном к древним религиозным текстам.
В российском философском журнале «Логос» опубликована статья «Всемирная история как подход к любви и отказ от нее». Автор, социальный антрополог, старший научный сотрудник Института культурологии НИУ ВШЭ Артем Космарский, на большом антропологическом и философском материале показал становление европейской (и мировой) цивилизации, для которой христианские сексуальные табу и первоначальный христианский идеал любви имел большое значение. Сочетание того и другого привело сначала к «романтической революции» XIX века, когда брак по любви, а не по расчету или принуждению, стал социальной нормой, а затем к утрате этого идеала и культу наслаждения и индивидуальной свободы. В данной конкретной статье философские вопросы ЛГБТ не затрагивались, но автор вплотную к этому подходит. В других работах он подробно изучал мировую антропологическую и философскую литературу по ЛГБТ-тематике, для него это важнейшая тема как для исследования, так и для мировоззренческого осмысления.
Артем Космарский рассказал «Эксперту» о наиболее важных и острых линиях философской полемики вокруг ЛГБТ-темы и обозначил основные тренды, утопии и антиутопии следующего этапа развития человечества.
Почему тема ЛГБТ и общая государственная политика в отношении сексуального поведения по отношению к людям стали такими противоречивыми? Есть ли за этим какое-то реальное философское содержание - или это пустая риторика?
- Интерес к этой теме не случаен. Я не разделяю точку зрения, что внимание российских властей к проблемам ЛГБТ — это всего лишь моральная паника, нагнетание страха, гомофобии. То, что люди делают со своим телом и в интимных отношениях друг с другом, влияет на социальные структуры на более высоком уровне — на то, как понимается мир, как функционируют большие идеологические, культурные, политические системы.
- А как об этом можно говорить без политической экзальтации, с антропологической точки зрения?
- Начнем с того, что секс между людьми одного пола в истории и в культурах земли - вещь достаточно распространенная. Из нескольких сотен культур, описанных антропологами, 12 процентов вообще не имеют представления о таких связях, 21 процент считают их нормой, 26 процентов высмеивают или несколько осуждают, 41 процент отвергают и наказывают.
А в истории было иначе: есть известный пример из Древней Греции, где секс между мужчинами и мальчиками был центральным элементом культуры и воспроизводства социальных отношений. Другой известный пример — японские самураи (кстати, даже среди буддийских монахов в Японии гомосексуальность не был редкостью). В культурах народов Сибири фигура шамана имеет важное значение, а его поведение часто направлено против базовых гендерных установок, то есть на «трансформацию пола» (трансвестизм и сожительство с лицом своего биологического пола). Поэтому, на мой взгляд, дискурс традиционных ценностей слаб, потому что традиции разные.
— Когда говорят о традиционных ценностях, обычно имеют в виду христиан. И в этом смысле христианская традиция особенная, ее вклад во всемирную историю любви и секса является ключевым.
- Верно. В ветхозаветной традиции гомосексуальность был запрещен. Исследователи объясняют это важным мотивом из иудаизма - запретом смещения категорий вещей. Например, запрещены к употреблению в пищу некошерные виды животных, которые стирают границы между разными понятными категориями животного мира: рыба, птица, зверь. (Подобно тому, как, например, запрещенные морепродукты не являются рыбой, так и пол мужчины нарушает у мужчины, как у женщины, деление на категории вселенной.)
Но христианство сделало следующий шаг. Запрет на секс между людьми одного пола в христианской цивилизации догматически обосновывается прежде всего посланием апостола Павла. Более того, Павел привел подробный аргумент, а не просто повторил запрет на иудаизм. В Послании к Римлянам он пишет о том, как люди добровольно отрекаются от истинного Бога, по образу и подобию которого они созданы, в пользу идолов, попадая во власть своих страстей, ведущих себя так, что их поведение приводит к смерть.
И в этом рассуждении для Павла очень важно понятие естественного — «по природе». Таким образом, он синтезирует еврейскую критику гомосексуального поведения и греческую стоическую идею fusis, природы. Fusis и nomos - природа и закон. Закон — это меняющийся обычай общества, а fusis — это единство Бога и естественный порядок. Бог создал этот мир определенным образом, и это очевидная истина, а если люди ее не видят, то это помрачение ума, искажение истины во имя зла. Павел подчеркивает взаимодополняемость мужских и женских органов как анатомическую, естественную и, следовательно, божественную истину, противостоящую желанию. Желания преходящи, непонятно, кто их посылает, откуда они берутся, то человек хочет то одного, то другого, он может чего угодно хотеть, что угодно чувствовать, желать, к чему угодно привязываться, к чему угодно.
Но это, напротив, истина тела. Однако довод Павла о том, что тело является надежным индикатором истинной природы человека, в сегодняшней западной культуре звучит неубедительно. В феминистском дискурсе постоянно высмеивается любая идея о том, что все в обществе может быть «естественным». Сейчас общепризнанно, что естественность есть лишь маскировка некоторого социального порядка, никакой «природы» нет, если мы говорим об общественных институтах. (Например, представление о том, что мужчина является главой семьи, — лишь институт, присущий определенным эпохам и культурам, а не «природа».) И это не просто маргинальный феминистский дискурс, это ключевой ход современной мысли - и Бурдье, и Фуко, и Латур показали, как то, что считалось «естественным» и незыблемым, оказывается не естественным законом, а изменяющейся культурной нормой, производной от общественных отношений.
В любом случае христианский запрет на гомосексуальность был радикальным нововведением для древних обществ. Это такой народный миф: говорят, что греки были очень свободны, любили с кем хотели, а потом пришли мрачные церковники и все запретили, подавили свободу, выраженную через сексуальность. На самом деле, конечно, старое общество было фаллократическим, как писал Лосев: оно было основано на отношениях господина и раба: и в жизни, и в сексе всегда были те, кто имеет, и те, кто имеет. Кстати, это касается не только греческого общества, практически в большинстве обществ, где однополые отношения присутствовали, они были встроены в социальный порядок. И понятно, что те, кто был выше в социальной иерархии, претендовали на сексуальное использование тех, кто был ниже. В том числе на мусульманском Ближнем Востоке (несмотря на запрет секса между мужчинами в Коране, он практиковался), в Японии была гомосексуальная пара, одна моложе, другая старше.
Для меня важно подчеркнуть здесь, что гомосексуальность в истории не может быть смоделирован по образцу идеалов хиппи и свободной любви. Римская культура жестко стандартизировала сексуальные практики - так сказать, кто мог быть сверху, это были половые отношения как утверждение власти одного человека над другим, одного класса над другим.
Современному капитализму (иногда его называют неолиберальным) нужен не столько работник, сколько потребитель
- Вот почему христианство было освобождающей практикой для простых людей в позднеантичном обществе - освобождало ли оно их от полового гнета, в том числе от осуждения гомосексуализма?
- Да, точно. Христианство принесло освобождение, идею равенства перед Богом, деконструировало абсолютность любого статуса, социальных установок и властных установок, вплоть до введения половых запретов. Другое дело, что семья отчасти страдала и от христианского радикализма, от представления о сексе как о грехе и идеале безбрачия.
В средние века во всем христианском мире был установлен запрет на гомосексуальность. Конечно, это не означает, что эта практика исчезла, конечно, люди продолжали испытывать такое влечение. Но — хочу подчеркнуть важный момент — не было гомосексуалиста как особой личности, не было ЛГБТ как особой группы, особых людей со своей уникальной идентичностью. Это изобретение Нью Эйдж.
- Когда точно?
- Девятнадцатый век. Как известно, слово «гомосексуал» появилось в 1868 году, об этом пишет Мишель Фуко. До этого это был грех содомии, а не гомосексуальных людей. Грех - это определенный поступок, который человек совершает по отношению к другому человеку: есть убийство, есть мужеложство, грехи разные по тяжести, но никак не затрагивают человеческую природу, "по природе" человек все-таки падший. Мужчина занимался любовью с женщиной (вне брака), с мужчиной, с животным — но это грех, противоестественное, нарушение божественного закона.
А в новейшее время страны Западной Европы и Америки переживают сдвиг практически одновременно. Вместо библейского понимания мужеложства как греха, не только совершаемого человеком, но и навлекающего гнев Божий на грешника, на его село, город, страну, возникает установка, что интимные отношения взрослых самостоятельных людей представляют собой личное дело. И что общество и государство не должны вмешиваться в эту сферу.
Это связано с просвещением, с секуляризацией, утверждением ценностей неприкосновенности частной жизни, приватной сферы. Довольно знакомая вещь.
Но параллельно все более усиливалась другая тенденция, похожая, но другая. Помимо комплекса идей, связанных с правами человека, свободой на неприкосновенность частной жизни, от Жан-Жака Руссо и маркиза де Сада идет утверждение идеи о том, что у человека есть естественные потребности, естественные склонности. Не павловская природа анатомии, а другая «природа», а именно поведенческий, сентиментальный идеал: поступай так, как сейчас чувствует твое сердце. Французский философ Маритен писал, что Лютер возвел субъективность в царство веры (ваша вера исходит от вас), Декарт — в царство истины (истина исходит от меня, личного cogito, а не от церкви или науки) и Руссо совершил революцию в области эмоций. Как я чувствую сейчас - это правда, это добро, это то, что правильно.
А половое влечение, реализация входит в число естественных влечений человека. Маркиз де Сад, который, как считается, выразил ключевые установки современности, просто доводит эту мысль до предела: «Нет никого, человек передо мной не важен, это только мое желание, и оно должно быть довольным во все времена, и человек только инструмент хочет. Следовательно, Просвещение и романтизм сделали само собой разумеющимся, что надо не ограничивать свои чувства и склонности, а, наоборот, осознавать, ограничивать их во вред. Рано или поздно такое отношение приходило к гомосексуальному влечению.
- И эти установки, зародившиеся в XIX веке в европейской обстановке, стали практически повсеместными?
— Признание того, что взрослые самостоятельные люди могут делать со своим телом все, что захотят, это их личное дело, а не государство, — главная причина, по которой политика запрета ЛГБТ воспринимается негативно, в том числе и у нас в России. И не только геи. Это общая тенденция, для всех - правительство не должно диктовать, с кем мне спать.
- А в 19 веке, конечно, гомосексуальность не считался нормой?
- Несомненно. Вместо «содомии» как деяния укрепилось представление о гомосексуализме и гомосексуалистах как об особых людях со своими наклонностями, равнодушием к противоположному полу, внешности, после появления самого слова, и они были подробно описаны в медицинский и психиатрический дискурс как «извращенные», как пациенты, которых необходимо лечить. Есть много текстов о том, как называть эти извращения, анализировать, как Запад учил людей размышлять, описывать эмоции, побуждения, появилась медицинская промышленность, медицинские диагнозы, инструменты, больницы.
И до второй половины ХХ века важнейшим был медицинский дискурс. Считалось, что есть особые люди с врожденными нарушениями сексуального поведения, это расстройство изучали психиатры. Врожденный - или приобретенный. Так Зигмунд Фрейд считал, что все люди в основе своей бисексуальны, но в результате проблем в отношениях между ребенком и родителями, неправильного развития, эдипова комплекса вместо нормального может активироваться аномальный гомосексуальный путь развития, что препятствует размножению и рождению детей.
Но в первой половине ХХ века появилось представление о том, что есть в первую очередь гомосексуальные люди, у них такая природа, и общество не позволяет им быть собой, разрушает их жизнь. Гомосексуальная любовь становится предметом большой литературы. В англоязычной литературе это, помимо Оскара Уайльда, «Колодец одиночества» Рэдклиффа Холла (один из первых текстов о лесбийской любви, изданный в 1928 г.), «Морис» Эдварда Форстера, написанный в 1913–1914 гг., но изданный после смерти автора.
В 1950-х годах наступил переломный момент. И не потому, что кто-то так решил, просто так развивались психиатрия, медицина, сексология в уже сложившихся течениях. Книги Альфреда Кинси считаются спусковым крючком сексуальной революции. В конце концов Кинси отошел от противопоставления «нормы» «извращению», разработав шкалу от полного гетеросексуализма до полного гомосексуализма. Большинство людей, согласно статистическому закону нормального распределения, находились где-то в середине шкалы. Параллельно развивается представление о природных задатках человека - ведь если задатки естественны, то как их можно дискриминировать? Обижают ли геи кого-нибудь? Они не болят. Они кого-то убивают, насилуют, грабят? Нет.
Также во второй половине двадцатого века исчезли досовременные опасения, что содомиты навлекут на общество гнев Божий. А с 1960-х и 1970-х годов в разных странах с разной скоростью отменялись законы против мужеложства, люди с гомосексуальными наклонностями перестали их скрывать в той мере, в какой раньше скрывали. Значимой вехой стало исключение гомосексуализма из списков психиатрических диагнозов в 1974 г. (когда статус диагноза размывался) и, наконец, в 2013 г. То есть в период с 1974 по 2013 г гомосексуальность стал вариантом медицинской и социальной нормы.
- А как этот перелом связан с революциями конца 1960-х, с которыми синхронизирована сексуальная революция, революция в культуре, но и в психиатрии?
- Психиатрическую революцию я связываю напрямую, а революция 1960-х... Она связана и есть параллельные линии. Представление о том, что гомосексуалы такие же люди, как и все остальные, зародилось задолго до 1960-х годов у медицинских работников девятнадцатого века и продолжалось на протяжении всего двадцатого века. Но это также была линия революционной сексуальности. Это связано, например, с фрейдомарксизмом: Вильгельм Райх связал сексуальное с марксистским революционизмом. Это угнетающее капиталистическое общество, которое отчуждает людей друг от друга, эксплуатирует их, принуждает заниматься сексом для производства труда. Эти аргументы до сих пор используются в призывах сломать репродуктивный механизм капитализма и открыть и освободить свободный сексуальный элемент, в идеях о том, что сексуальная и социальная революции должны идти рука об руку. Западные левые, конечно, заклеймили позором советских «пуритан», которые, вопреки заветам Александры Коллонтай, снова все поработили…
— Советские 1920-е были революционными и в сексуальном плане, а что было тогда с гомосексуализмом?
- Несмотря на революционный характер 1920-х годов, гомосексуальность был уже слишком для большевиков (хотя после 1917 года он был декриминализирован). Ленин был очень буржуазен во всем, что не касалось политики и экономики, и критически относился к «свободной любви». Еще прогрессивная ранняя советская педагогика считала, что если ребенок правильно развивается, у него есть общественные интересы, он включен в полезный труд, то у него не развиваются извращения, а когда он замыкается, его сексуальность развивается болезненно.
А вот на Западе фрейдомарксизм дожил до студенческой революции - и, что называется, "выстрелил", и вдохновил не только Герберта Маркузе и "детей цветов", но и контркультурное ЛГБТ-движение, а теперь - что называется Слово «квир»: постгуманистическая концепция человека как свободной игры желаний, деконструкция социальных установок на «нормальное» и «естественное», высвобождение всех (в первую очередь сексуальных) импульсов, вне рамок культуры и общества. Но далеко не все гомосексуалы разделяли революционное отношение к слому общественного строя, они хотели жить простой семейной жизнью, не опасаясь разоблачения, преследования, как это было с Оскаром Уайльдом.
Различные интеллектуальные направления и социальные движения теперь идут параллельно. Но теперь платформа индивидуализации сексуальности абсолютно утвердилась на Западе. Секс и сексуальность это сфера независимая от политики, морали и даже социальных норм, если соблюдается правило обоюдного согласия и нет факта причинения вреда, сексуальность является частным делом (а в БДСМ даже вред разрешен, самое главное по обоюдному согласию). И это очень мощная структура социальных представлений. Теперь она стала тотальной. Это фундаментально для современного общества: достигнутые свободы, включая то, что люди делают в постели, — это их личное дело. Скорее, российское общество разделяет это отношение.
- Это понятно: произошла либерализация ценностей приватности, это всеобщее завоевание. Но теперь это стало политикой, и не освободительной, а диктующей новые нормы от имени государств.
- Стоунволлские беспорядки - первый случай в истории США, когда геи оказали сопротивление полицейскому преследованию - произошли в 1969 году. Еще в 1970-х ЛГБТ-движение было контркультурой, считавшейся "антиобщественным" движением. И теперь цвета радужного флага висят на флагштоках над посольствами величайшей мировой державы. Это государственная политика, и активная государственная политика.
- От куда это? А для чего?
— Первый набор объяснений — политическая экономия. Современный капитализм развивается, причем в союзе с государством. Классический капитализм восемнадцатого, девятнадцатого и начала двадцатого веков требовал рабочих, которых нужно было производить правильно и серийно — в моногамных семейных ячейках, из которых рабочая «заготовка» перемещалась в школу, больницу, казарму и на завод. Семья была необходима, поскольку обеспечивала первичный контроль и воспроизводство рабочей силы.
отказ иметь детей необратим. Не просто падение рождаемости, а фундаментальная тенденция к отторжению
А капитализму современного типа (иногда его называют поздним или неолиберальным капитализмом) нужен не столько работник, сколько потребитель. А если наемный работник, то самый гибкий, который легко переводится из одной сферы в другую, из одной профессии в другую.
Обратите внимание: Европа больше не верит в улучшение отношений с США.
Оно также должно быть рефлексивным или, как сейчас модно говорить, сознательным. Чем больше он думает о себе, тем больше у него хобби, потребностей, интересов. Это создает новые рынки. И как раз тогда семья уже не нужна, наоборот становится тормозом. Здесь самые революционные встречаются с самыми эксплуататорскими. Революционное что ли? Я уже говорил о квир-теории - она, как и другие конструктивистские и (пост)структуралистские теории, утверждает, что человек, человек - это фикция, это такая игра потоков, игра свободных, сменяющих друг друга, мерцающих личности, желания.Мишель Фуко с его смертью субъекта, а Джудит Батлер с перформативностью секса (секс не дан от рождения, а «исполняется», «играется») — они, как и многие другие, вложили свои таланты, свою страсть, свою интеллектуальная сила в подтверждении этой человеческой модели. Здесь идеалом человеческой жизни становится игра прыжков от идентичности к идентичности, поток изменений, самоосознание через изменение и рекомбинацию сексуальных идентичностей.
Парадоксально, но эти революционные идеи связаны с коммерческим интересом: чем неустойчивее человек, чем больше через него проходит разных сил и течений, чем чаще они сменяют друг друга, тем лучше он создает новые рынки, новые возможности для получения наибольшей выгоды этого человека выжимка в финансовом смысле. Дело не в том, что власти убеждают вас быть геем; надо, чтобы сегодня был один человек такой, а завтра - другой. Это не Бильдербергский клуб или сионские мудрецы, которые сели и придумали, как воспитать практичного для нас человека. Такова природа капитализма, он чувствует, куда лучше двигаться, у него есть чувство игры. Не надо никаких законов, указов, рескриптов - все развивается, так сказать, самым выгодным образом. То есть новому капитализму выгоден субъект, который меняется, ищет себя, имеет большое разнообразие желаний, минимум стабильности.
Кроме того, существует и империалистическое измерение (о котором писали, например, феминистки третьего мира, такие как Саба Махмуд, критикующие западный феминизм). Империализм стремится разрушить все устойчивые традиционные структуры государств мира, чтобы включить их в глобальную экономику. Западные страны, находящиеся в авангарде мировой экономики, заинтересованы в эрозии и разрушении, дестабилизации любой идентичности, в том числе сексуальной.
Наконец, глобальная «диктатура современности» — социальное принуждение быть современным — также выступает двигателем «дезинтеграции», дестабилизируя всякую четкую идентичность, в том числе сексуальную. Вам не нужно ничего навязывать. Если ты творчески не переосмысливаешь свою сексуальную идентичность, не выходишь за пределы «скучной» гетеросексуальности, то ты какой-то отсталый, ретроградный, отсталый человек.
В общем, это политико-экономические объяснения «популяризации» ЛГБТ. Я не могу сказать, что согласен или не согласен с ними. Мне кажется, что они вполне могут быть отчасти правы - но это не главная правда.
- А в чем главная правда?
Видите ли, мы живем в уникальное время. Все меняется, и многое обратимо. Смертность может упасть, а может и вырасти. Люди живут в крупных городах, но могут массово переезжать в пригороды, как во время пандемии COVID-19, и обратно. Но есть один социальный процесс, который кажется необратимым: отказ иметь детей. Не просто падение рождаемости, а фундаментальная тенденция к отторжению. Это универсальный процесс.
На протяжении всей истории человечества люди (за редким исключением монахов и подвижников) не представляли жизни иначе, как в семье и с детьми. Семья ждала ребенка. Я не говорю, что это был рай: жизнь была тяжелой и полной насилия. Ты любила, не любила, но все же вышла замуж или вышла замуж, спала с мужчиной без презерватива, рожала детей. Кто-то был к этому готов, кто-то нет (жена Пушкина, как известно, детей не хотела, но вариантов у нее не было). Практическая контрацепция была изобретена в двадцатом веке. Это была техническая возможность жить семьей и не рожать детей, жить вместе. То, что социолог Энтони Гидденс назвал «чистыми отношениями», стало нормой — отношения для удовольствия, комфорта для партнеров, а не для других экономических или демографических нужд. Гидденс и другие ученые проницательно заметили, что союзы геев и лесбиянок близки к этим «чистым отношениям». И сейчас большинство гетеросексуалов тоже стремятся жить в таких отношениях, которые к тому же могут быть разорваны любым партнером в любой момент. Отсюда рост популярности и симпатий к ЛГБТ в мире: все больше людей живут в похожей - контрацептивной - структуре отношений.
Некоторые из влиятельных ЛГБТ-теоретиков (Ли Эдельман, Лео Берсани) прямо говорят, что маскироваться нечестно и неправильно: мол, мы такие же, как гетеросексуалы, что мы хотим семью, хотим детей — они пишут, что суть гомосексуализм заключается в абсолютном примате полового влечения, влечения к смерти, отрицании будущего и детей.
У нас в России до сих пор любят ныть: "часы тикают" и "когда уже внуки?" - но в принципе большинство женщин могут плюнуть на такое давление. С появлением эффективного контроля над рождаемостью и исчезновением экономического принуждения (не рожаешь - не доживешь до старости) люди начинают рационально просчитывать, рожать или не рожать. А рожать трудно, опасно, вредно для здоровья, труден профессиональный успех…
Союзы геев и лесбиянок всегда были близки принципам "чистых отношений" и они первыми испытали то, что сейчас становится все более распространенным среди всех пар - переживание того, что только два тела реальны для удовольствия партнеров. Поэтому в современном мире гетеросексуальные отношения сближаются с гомосексуальными, особенно в плане добровольной бездетности и «жизни для себя», что также влияет на популярность ЛГБТ.
— Но ты сам не разделяешь этот идеал?
- Я считаю, что мужчина для женщины и женщина для мужчины - основная форма опыта общения с Другим для человека. Да, есть много других, но этот очень важен. И люди тяготеют к однополым отношениям в самом широком смысле, к гомогамии и гомосоциальности, к общению с себе подобными, в том числе и физически похожими. Легче. И с этой точки зрения чудо — и то, что требует объяснения и защиты, философская аномалия, — это не гомосексуальность, а именно гетеросексуальность. Потому что трудно людям с человеком, с другим телосложением, другими привычками, принципиально другим. А еще рождается ребенок, незаменимый Другой, с которым ты все время, который ежеминутно требует заботы. А если еще включить в это уравнение любовь, а где любовь, там и ревность, то становится просто страшно. Это самая важная вещь в мире, но и самая опасная. Поэтому понятно, что люди, обладающие свободой, выбирают комфорт вместо любви, брака и детей.
И в этом смысле гомосексуальность логичен, как и «чистые отношения». Подчеркну: дело не в том, "почему сейчас все ЛГБТ", как в какой-то мании, как мы любим утверждать, "ЛГБТ" - это скорее одно из проявлений контрацептивной структуры жизни, отношения к себе, своему телу. Если людям дать возможность не страдать, жить с человеком по принципам взаимного комфорта или легко расставаться, если эти принципы нарушаются, они, конечно, выберут это. Но когда они решат это сделать, для них и для их детей в следующем поколении опыт жизни с Другим будет травмирующим. Только опыт жизни с Другим накачивает духовные мышцы человека. Отказ от детей и Другого приводит сначала к «чистым отношениям», затем к страху перед любыми отношениями, к одиночеству, которое мы все чаще наблюдаем.
- Отсюда уязвимость как социальная тенденция?
- Да. Современная культура обращается к природному эгоцентризму, что самое главное твои чувства, самое главное твои границы, их нужно беречь, заботиться о себе. Это не мысли отдельных авторов, это то, что подтверждается в массовой культуре, в том числе и психотерапевтически. Я не говорю, что она плохая кстати. Важность понимания того, что с тобой происходит, понимание, осознание — все это очень важно, и важны личные границы. Но это приводит к тому, что контакт с Другим воспринимается как насилие. Ваша чувствительность к этому возрастает очень и очень сильно, совсем чуть-чуть — и все вокруг кажется насилием, вы отвыкаете от контакта с Другим.
Известный социолог Рональд Инглхарт много лет изучал ценности во всем мире, во всех странах. И он увидел, что жизненные ценности для другого - для ребенка, для общества, для страны - уходят, сменяются жизненными ценностями для себя, индивидуалистическими, ценностями самореализации, как он их называл. Я не спорю, что в этом есть положительный момент, что раньше люди работали на дядю, на чужих, а теперь окончательно определились: мол: "хотим жить для себя". Но последствия этого смещения ценностей огромны (и это не просто массовый отказ от веры в Бога, на который обратил внимание Инглхарт).
- Понятно, почему люди предпочитают жить в свое удовольствие. Существует ли социальная утопия, что будет с обществом?
- Как этот, например. Освобождение труда. Так же, как фабрика освободила рабочих от изнурительного физического труда, искусственная матка освободит их от труда родов. Предлагается разделять материнство («материнство») и материнство («материнство»). Материнство — это угнетающие отношения собственности, и оно должно быть деиндивидуализировано. Рождение детей предлагается переводить в искусственную матку. То, что его еще нет, не мешает утопии, люди начали думать и говорить о контроле над рождаемостью в восемнадцатом веке, когда пары в Европе получили достаточную автономию для планирования родов, а эффективные противозачаточные средства появились только в середине двадцатого век. То есть сначала такие вещи возникают «в голове», а потом, когда общество готово, изобретаются и быстро распространяются — такая же участь, я уверен, ждет и искусственную матку. А материнство как воспитание предлагается передать всему сообществу, всему коллективу. Такая утопия.
— А для вас это антиутопия?
- Мне кажется критически важным, что ребенок происходит от любви двух людей, как ее физическое воплощение. Мужчина и женщина спят вместе, и из этой любви возникает третий. Это основной танец жизни, великая тайна, он доступен всем людям, независимо от религии, национальности или экономического положения.
Людям чудесным образом дали дар, знание того, что любовь, материнство, секс и семья могут быть вместе, их можно совмещать. В истории было иначе, но теперь мы знаем, что это возможно.
Это сложное и хрупкое созвездие: биологический порыв влечения и инстинкта, увенчанный и трансформированный исторически даром свободного выбора супруга и, главное, признания-любви, неповторимого Ты. И в этой связи с Иными, в единстве души и тела, происходит событие (то есть нечто непредсказуемое и меняющее мир) зачатия. Структура сложная, и у нас, людей, она есть в природе и в истории в целом, но разбить ее на простые элементы совсем не сложно.
Не только свести к «воспроизведению» и «принуждению», но и отделить секс от любви, любовь и секс от детей; растворить мужчину и женщину как Другого в плоском наборе N гендерных идентичностей; ребенок в порядке плана и расчета, вне устройства, а в идеале вообще в искусственной утробе — феноменологически вне связи с живым, телом, плотью и душой, без связи с Другим и даже без любви.
В статье «Всемирная история как подход к любви и отказ от нее» я пишу именно об этом. С давних времен брак был расчетным и принудительным. Брак и дети слишком важны для общества, чтобы общество могло оставить их без внимания к элементам любви. Но в девятнадцатом веке произошла романтическая революция. И она была более грандиозной по последствиям, чем сексуальной в ХХ веке. Это время, когда люди начали жениться по любви, а брак все еще был в основном на всю жизнь и с детьми. Это подарок христианства и европейской цивилизации всему человечеству - опыт одновременного осознания любви, семьи и детей. До этого любовь считалась разрушительной силой. Конечно, были и большие исключения, эти сумасшедшие Лейла и Меджнун (герои из истории трагической любви, часто воспетой в литературе Востока), но в целом семья была о семье, детях и домашнем хозяйстве.
Но дальше, уже на свободе, произошло разрушение единства любви, семьи и детей. Секс и любовь разделены, брак стал временным, дети необязательны. Если люди получают дар свободы, дар сознания - и это великий дар, неотъемлемый! - Очевидно, что они могут и дальше это отрицать. Они могут сказать: «Нет, я не хочу. Я не хочу детей. Нет, я не хочу любви. Нет, я не хочу семью. Я хочу жить для себя». Действительно, что они и сделали.
Как фабрика освободила рабочих от непосильного труда, так и искусственная матка освободит рабочих от труда родов
- А может быть, возврат к религиозному сознанию, религиозному фундаментализму в энергетическом противодействии энергии освобождения желаний?
«Любовь — революционная вещь. Фундаменталистские общества пытаются реконструировать социальную систему до великой романтической революции, чтобы родители, общество решали, на ком жениться, вне любви. Но дар свободы нельзя отменить. И в этом смысле они, конечно, обречены на смерть, потому что в них слишком много несвободы.
А в религиях… «Почему вы не можете жить в гомосексуальном союзе? «Потому что ты не можешь». "Почему нет?" «Потому что это заповедь». Для человека, получившего дар сознания и свободы, такие объяснения уже неубедительны. И лучшее, что может сделать религия, это попытаться вместе с наукой понять и объяснить, что такое гомосексуальность, как он меняет человека и откуда берется. А еще - понять и объяснить, в чем благо и спасение гетеросексуальных отношений, а не контрацептивной любви - ведь это уже перестало быть самоочевидным.
— У вас есть своя утопия? Альтернативой утопии личных удовольствий и общих детей является обреченный фундаментализм и запреты?
Я считаю, что любовь важнее удовольствия. И сильнее запрета. Что ты можешь жить с любимым человеком и рожать детей не потому, что это необходимо для выживания, или потому, что демография страдает, а потому, что ты любишь, а дети — это приумножение любви. Вы можете быть собой, в своем уме, свободным и все же выбирать любовь, семью и детей.
На индивидуальном уровне она обеспечивает абсолютное спасение и полноту бытия. А вот в социальном плане история выглядит довольно трагично — Il gran rifuto* и выбор жизни для себя.
* Великое неприятие (итал.).Больше интересных статей здесь: Новости.