Политические баталии вокруг "традиционных" и "нетрадиционных" отношений затрагивают вопросы гомосексуальности лишь поверхностно. В действительности, они являются отражением более глубокого, глобального идеологического противостояния. Это противостояние касается фундаментальных вопросов: каково будущее современного капитализма и в чем заключается предназначение человека в меняющемся мире.
Декоративные элементы гей-парада в Брюсселе
1. От защиты прав к государственной политике
Изначально движение за права ЛГБТ было общественной инициативой, но, превратившись в инструмент государственной политики ведущих мировых держав, оно во многом утратило свою первоначальную суть — защиту прав и свобод конкретных людей. Сегодня продвижение сексуального разнообразия на международной арене встречает сопротивление во многих странах. Критики видят в этой политике угрозу для традиционных семейных и социальных структур. В ответ на глобальную "моду" на разнообразие некоторые государства выстраивают политику запретов и пропаганды традиционных ценностей. Однако стратегия простого запрета обречена на неудачу в современном мире, где представление о свободе частной жизни стало глобальным завоеванием человечества. Пропаганда же "традиционных ценностей" часто оказывается малоэффективной, поскольку её аргументы, апеллирующие к древним текстам, проигрывают в дискуссии с современными, динамично развивающимися концепциями сексуальной свободы и идентичности.
2. Философские корни конфликта
В российском журнале «Логос» была опубликована статья «Всемирная история как подход к любви и отказ от нее». Её автор, социальный антрополог Артем Космарский, на обширном материале показал, как христианские сексуальные табу и идеал любви повлияли на становление европейской цивилизации. Сочетание этих элементов привело сначала к "романтической революции" XIX века, когда брак по любви стал социальной нормой, а затем — к постепенной утрате этого идеала и возвеличиванию культа наслаждения и индивидуальной свободы. В интервью «Эксперту» Космарский обозначил ключевые линии философской полемики вокруг ЛГБТ-тематики и основные тренды будущего.
— Почему тема ЛГБТ и государственная политика в области сексуального поведения стали столь противоречивыми? Стоит ли за этим какое-то реальное философское содержание?
— Интерес к этой теме глубок и не случаен. Я не согласен с точкой зрения, что это лишь "моральная паника". То, что люди делают в интимной сфере, фундаментально влияет на更高ие социальные структуры, на то, как устроены идеологические, культурные и политические системы.
— Как обсуждать это без политической экзальтации, с научной точки зрения?
— Начнем с антропологии. Секс между людьми одного пола — явление, распространенное в истории и разных культурах. Из сотен изученных культур 12% не имеют о нем представления, 21% считают нормой, 26% — умеренно осуждают, а 41% — отвергают и наказывают. В Древней Греции отношения между мужчинами и юношами были частью социального воспроизводства. У японских самураев и буддийских монахов гомосексуальность также не была редкостью. У народов Сибири шаман часто нарушал гендерные нормы. Поэтому дискурс о единых "традиционных ценностях" слаб — традиции крайне разнообразны.
3. Особый вклад христианства
— Говоря о традициях, обычно имеют в виду христиан. Его вклад уникален?
— Безусловно. Ветхозаветный запрет на гомосексуальность исследователи связывают с общей логикой иудаизма — запретом на смешение категорий (как с некошерными животными). Но христианство, особенно через апостола Павла, сделало следующий шаг, синтезировав еврейский запрет с греческой стоической идеей «природы» (fusis). Павел утверждал, что взаимодополняемость мужского и женского — это анатомическая и божественная истина, противостоящая изменчивым человеческим желаниям.
Однако в современной западной культуре этот аргумент о «природе» тела звучит неубедительно. Феминистский и постструктуралистский дискурс (Бурдье, Фуко, Латур) показал, что то, что считается «естественным», часто является маскировкой изменчивых культурных норм. Христианский запрет был радикальным нововведением для античности, которая, вопреки мифам о свободе, была фаллократическим обществом, основанным на отношениях господина и раба, в том числе и в сексе. Однополые отношения там были встроены в иерархию власти, а не в идеалы свободной любви.
4. Рождение личности и права на приватность
— Значит, христианство освобождало людей?
— Да, оно принесло идею равенства перед Богом и деконструировало абсолютность социальных статусов, включая сексуальные. Однако в Средние века гомосексуальность была под запретом. Важный момент: не было «гомосексуала» как особого типа личности. Это изобретение Нового времени.
— Когда это произошло?
— В XIX веке. Слово «гомосексуал» появилось в 1868 году. До этого был грех содомии — поступок, а не идентичность. Параллельно с Просвещением и секуляризацией утверждалась ценность неприкосновенности частной жизни: интимные отношения взрослых — их личное дело. Другая мощная тенденция, идущая от Руссо и де Сада, — утверждение, что естественные склонности и чувства человека являются истиной и добром. Это создало почву для легитимации гомосексуального влечения как части «природы» человека.
— Но в XIX веке гомосексуальность не была нормой?
— Конечно. Сформировался медицинский и психиатрический дискурс, описывающий гомосексуалов как «извращенцев», которых нужно лечить. Перелом наступил во второй половине XX века. Работы Альфреда Кинси, введшего шкалу сексуальности, подорвали бинарность «нормы» и «извращения». Если склонности естественны и никому не вредят, зачем их дискриминировать? Ключевой вехой стало исключение гомосексуальности из списка психиатрических диагнозов (1974-2013 гг.).
5. Капитализм, потребление и нестабильная идентичность
— Почему ЛГБТ-политика стала государственной?
— Одно из объяснений — политэкономическое. Классическому капитализму для производства были нужны стабильные рабочие, воспроизводимые в моногамных семьях. Современному (неолиберальному) капитализму нужен в первую очередь гибкий потребитель, рефлексирующий субъект с множеством меняющихся желаний и идентичностей. Семья становится тормозом. Революционные теории (Фуко, Батлер), утверждающие, что идентичность — это перформанс и игра, парадоксально совпали с коммерческим интересом: чем неустойчивее человек, тем больше новых рынков он создает. Империалистическое измерение также присутствует: разрушение традиционных структур облегчает включение стран в глобальную экономику. Кроме того, работает «диктатура современности» — социальное принуждение быть современным, что включает в себя и творческое переосмысление своей сексуальности.
6. «Чистые отношения» и отказ от будущего
— В чем же главная, по вашему мнению, правда этих процессов?
— Мы живем в уникальное время, когда стал возможен и, кажется, необратим массовый отказ от рождения детей. На протяжении истории жизнь без семьи и детей была исключением. Эффективная контрацепция, изобретенная в XX веке, дала техническую возможность жить в паре, но не рожать. Социолог Энтони Гидденс назвал это «чистыми отношениями» — союз ради удовольствия и комфорта партнеров. Союзы геев и лесбиянок исторически были близки к этой модели. Теперь большинство гетеросексуалов также стремятся к таким отношениям. Поэтому растет и симпатия к ЛГБТ: все больше людей живут в похожей, контрацептивной структуре отношений, где главное — два тела и их взаимное удовольствие.
— Но вы не разделяете этот идеал?
— Я считаю, что отношения мужчины и женщины — это базовая форма встречи с принципиально Другим. Это сложно, это чудо, требующее объяснения. Рождение ребенка — это встреча с незаменимым Другим, который требует постоянной заботы. Это самое важное, но и самое рискованное дело. Свободный человек, обладающий выбором, часто предпочитает комфорт и безопасность. В этом смысле гомосексуальность и «чистые отношения» логичны. Но именно опыт жизни с Другим, с иным телом и душой, «накачивает духовные мышцы». Отказ от этого опыта ведет к росту уязвимости, гиперчувствительности, восприятию любого контакта как насилия и, в конечном итоге, к одиночеству. Социолог Рональд Инглхарт зафиксировал глобальный сдвиг от ценностей служения другим (детям, обществу) к ценностям самореализации и жизни для себя.
7. Утопии и антиутопии будущего
— Какие социальные утопии предлагаются?
— Например, утопия освобождения от деторождения. Как фабрика освободила от физического труда, так искусственная матка должна освободить от «труда» родов. Предлагается разделить биологическое материнство и воспитание, передав последнее коллективу. Для меня же критически важно, что ребенок рождается от любви двух людей, являясь её физическим воплощением. Это сложное и хрупкое созвездие: биологический инстинкт, исторический дар свободного выбора и признания уникального Ты. Разрушить это единство (отделить секс от любви, любовь от детей) — значит обеднить человеческий опыт.
— Может ли религиозный фундаментализм быть ответом?
— Фундаментализм пытается реконструировать систему, существовавшую до «романтической революции», где брак заключался без любви, по расчету. Но дар свободы и сознания, once полученный, нельзя отменить. Объяснения в духе «потому что заповедь» для современного человека неубедительны. Религии нужно в диалоге с наукой пытаться понять природу явлений и заново объяснять, в чем благо и спасение гетеросексуальных отношений, любви и семьи — ведь это перестало быть самоочевидным.
— Есть ли у вас своя утопия?
— Я верю, что любовь важнее удовольствия и сильнее запрета. Можно быть свободным, сознательным человеком и все же выбирать любовь, семью и детей — не из необходимости, а потому что это приумножение любви. На индивидуальном уровне это дает полноту бытия. Но в социальном масштабе история выглядит трагично: это история Il gran rifiuto — Великого отказа от этого выбора в пользу жизни для себя.
* Великое неприятие (итал.).
Больше интересных статей здесь: Новости.