Да-да, и не спорьте! Я человек простой, но понял это уже давно. То, что я не знаю, чем в макаронах дырки сверлят, ничего еще не значит. Ученые, например, не знают, почему майский жук летает. Ведь не должен же он по теории летать, а летает.
Зато знают они теорию относительности… ну и еще много разного, непонятного. И никто их не упрекнет: сложное знаете, а что попроще – нет! Мелочей можно и не знать, главное, все в общем схватить, суть понять.
А суть такова: не дырка в макаронах главное, а их наличие и вкус. И почему майский жук летает, не главное. Главное, почему мы, простые люди, не можем. По теории относительности все мы, вроде бы, летим куда-то, а на практике - для этого много денег надо…
И это всё мелочи. Главное – почему мы жить не можем так, как нам хочется!? Как нам хочется? – квартира поближе к центру, «мерседес» у подъезда, дача на Гавайях, яхта, много денег, музыки, женщин…
Безусловно, лучше всего: золотую рыбку на услужении – мало ли, какая проблема в жизни может возникнуть. Ну, если уж не сказочную рыбку, то все выше перечисленное вполне реальное и осязаемое… но почему-то не нами. Почему? Кто в этом виноват? Евреи... и любовь наша.
Простой человек жить без любви не может, а евреи умело пользуются нашей любвеобильностью. Много веков любил простой народ своего царя. И жил тогда царь со своими вельможами весьма неплохо. Плохо было только простому народу.
За него тогда большевики вступились – полюбили они народ любовью крепкою, до смерти. А где любовь там и ревность. В ревности досталось всем, и народу, и царю. Народ тогда захмелел от обещаний большевиков и нарожал в пьяном угаре всякой нечисти: Революцию, Разруху, Голод и Беспризорность…
А как мы любили Сталина! От него родились: девочки; Коллективизация, Магнитка, мальчики; Турсиб, Беломорканал, Гулаг… Но вот парадокс: чем больше любишь, тем хуже живешь, а то и вовсе… не живешь. И только после смерти «отца нашего», узнал народ: сам он, Сталин, и виноват в наших бедах. Слаб оказался.
Увлекся, вместе с нами, любовью к себе, Великому. Умеем мы, о как умеем, разоблачать недоброжелателей всяких - но только после! Недаром, сосед мой, еврей говорит: «Вот бы мне тот разум, что у тебя «потом». Все им мало!..
После Сталина, любить стали одну только Партию. Пламенея жгучей страстью, народ слагал о ней песни, легенды, сказки… и рождала Партия, а кормил народ, детей своих. Нет, не детей – детищ! Чудные имена их: Целина, БАМ, а при родах Перестройки Партия скончалась. И Перестройка получилась какая-то хлипкая, слабенькая и умом, и телом. А чего доброго можно было ждать!? Поизносились, в страстном единении, и народ, и Партия…
Только, кто может сказать, что после ее кончины, жить стало лучше!? Может быть, но не всем. Кому лучше не стало, тому осталось любить Демократию и Демократов. Откуда они появились и почему в таком огромном количестве, – непонятно.
Только, все та же любовь, те же страсти и, как следствие, детишки. А так, как народ один, а желающих соблазнить его, поиметь, теперь много, то вновь, вместо крепеньких хозяйственников, рождаются одни только уроды. Взять, хотя бы Реформу. Не дите, а горе. Как пить дать – извне кто-то руку приложил к ее зачатию. Имя, вроде бы красивое, но не наше, а само как Гидра – многоликое и безобразное. Реформа Власти, Реформа ВПК, АПК, ЖКХ, Реформа Образования и Медицины…
Появление этого уродца, в любом месте, вызывает мутную волну недовольства и совершенно неожиданных жизненных коллизий. В нашей местности произошел уникальный, из ряда вон выходящий, случай. Что такое, по сравнению с ним, однополые браки или глобальное потепление!? Ничего!
Так вот: случилось это в уже реформированной, а потому не ремонтируемой, облезлой районной поликлинике. Сидим мы, так чинно, спокойно и давненько в коридоре, и ждем каждый своего: кто хирурга, кто терапевта, а кто и… гинеколога.
А тут выбегает из кабинета девочка в белом, колготки все, снизу доверху, в клеточку, носик к верху (не еврейка) и заявляет категорично: «Сидоренко, вы беременны. Мы положим вас на сохранение». Весь коридор так и «ахнул», а Коля Сидоренко, мужик здоровый, спокойно так, похоже, догадывался уже, говорит: «Может быть, может быть… Меня, наши демократы, каждый день…». Ну… как это?.. В общем, открыто признался, что он уже давно не девочка. А тут за ней, другая выбегает, за рукав поймала: «Машенька, - шепчет, - это не та кар-рточка»…
Вечно эти евреи вмешиваются: не пропускают, вытесняют, вперед пролазят. У меня знакомый писатель есть (не еврей), все жаловался: «Я, - говорит, - шестнадцать лет боролся с ними, с евреями, пока мою книгу напечатали. Ну и что!? Теперь издали, а никто не читает: евреи из принципа, а простой народ… ему, вообще, все по фигу…»
Так, и с Колей. Не положили его на сохранение, вот и ходит хмурый, злой. Бывало, зубами заскрипит: «Тошнит меня, братцы, от этой жизни… ох тошнит» Я так думаю: выкидыш у него может быть. Выкинет он финт какой либо - революцию, или бунт кровавый…
Вместо него - меня положили. Нет-нет, не на сохранение – так, на всякий случай. Я когда попал к той, что шипела: «это не та кар-рточка», она меня и «накрыла». «Дышите – говорит, - не дышите», и все прислушивается, узнать хочет, что у меня внутри?
Но меня на мякине не проведешь. Меня не такие слушали, проверяли. И всегда по плечу похлопают, скажут: «Молодец. Наш парень. Мы, с таким, горы свернем. Бери, друг, лопату и дуй на «стройку века…».
Чтобы ввести ее в заблуждение, я всё наоборот делаю. Она говорит: «дышите», а я не дышу, она говорит: «присядьте», а я ложусь. Долго она со мной маялась, вроде бы заподозрила что-то, говорит: «Обследовать вас надо, более тщательно. Сердце проверить, печень…». Совсем не то, что окулист наша, Танечка. Все смешком, все шуточками – легко с ней, и просто. Она говорит: «закройте левый глаз» – я закрыл его левой рукой, а когда сказала: «закройте – правый» – я опять левый закрыл, только теперь правой рукой. Помахал перед ней руками – она так ничего и не поняла: «Хорошее у тебя зрение, – говорит. – Зоркий ты, как орел». Теперь понимаете, что я за человек! А если бы у меня на правом бельма не было!? Я бы тогда, насквозь всех видел.
В больнице я попал к своим, не евреям. У нас как? Одни положат, другие полечат, третьи вскроют. Вскрывают не всех – многим удается выжить. Ненадолго, но удается. Вскрывают зачем? Ну, надо же диагноз правильный узнать. Не хоронить же человека без диагноза.
Лежим мы себе тихо, спокойно – о политике рассуждаем, виновных выискиваем. Изредка к нам врач наведывается, сестричка, бывает, пробежит – заботой не обделены, нет.
Да и народ подобрался простой, неприхотливый, надежный – восемь человек в палате и только один еврей. Вот этот еврей, да еще дедушка один, больше всех беспокойства нам доставляли. Дедушка все стонал, кряхтел да умереть просился, а еврей, наоборот: тихо лежал в разговор наш, не вмешивался. Только глазами туда – сюда водит, подслушивает. Сами понимаете, – еврей.
Чтобы, ко всему, не портить еще и статистику, дедушке умереть в больнице не дали – домой отправили. «Езжайте домой, - говорят, - поправитесь, сил наберетесь, а потом опять к нам приедете…
Понимаете, – доверчиво так, его родственникам, врач втолковывал, - в нашей больнице, чтобы не умереть - надо крепкое здоровье иметь!»
Еврей, как услыхал слова сии, засуетился, встревожился и побежал куда-то жаловаться: «У меня здоровье слабое, сердце изношенное, иммунитет пониженный, давление повышенное – выписывайте меня, и все!»
На жалобу его, в палату пришел мужик здоровый, высокий и не еврей. Говорят, что он доцентом работает. Может быть. Скажу вам так: и среди простых, есть умные люди – так же, как среди евреев - простые… Ну, не настолько простые, чтобы в колхозе работать, но есть.
Доцент только к еврею подошел, тот сразу во весь голос: «Почему назначения не выполняются, почему в палате уборку не делают, почему постельное белье своевременно не меняют» – покатил бочку на все наше здравоохранение.
Сестрички в слезы обидно им, – они ведь не хуже других. Как все, так и они. Могут выпить, закусить, повеселится. А жизнь, у них, трудная и не всегда складывается в нужную сторону. Мне за них больно стало - до глубины души! А еврей выступает: «Мы, тут, уже насквозь вашей медициной пропахли…»
А что он знает про запахи!? Ничего! Вот, в нашей деревне, случай был. Забрел, как-то, Петя Микулишын в камыш у реки. Чего он туда пошел – теперь и вспомнить не может. Но, не это главное. Главное то, что встретил он там кабана дикого. Здоровенного секача.
Лоб в лоб встретились на узенькой тропинке. Стоят, друг друга разглядывают, выжидают. Петя, парень сообразительный, вмиг понял, что кабан его плохо видит – у него на глаза брови густые наросли, он сквозь них только силуэт различить может, а все больше на рыло свое надеется. И тут Петя упал на корточки, завизжал по-ихнему, по-поросячьи – вроде бы он подсвинок небольшой.
Кабан принюхался и говорит: «Рох-рох», что по-ихнему значит: «Фу, ты – молодежь пошла. Уже человеком насквозь пропах... Залез бы в болото, помылся». Потом фыркнул презрительно, подал задом в камыш, развернулся, как грузовик - и след за ним простыл.
Откуда знаю, что кабан такое прохрюкал!? Петя признался. Сказал, что стал, вдруг, их язык понимать – то ли от страха, то ли оттого, что сам по-ихнему заговорил. А еще сказал, что мыться, он теперь, до конца своих дней не будет. «Представляешь, - говорит, - а если бы от меня мылом «потянуло» или дезодорантом, каким… «крышка» бы мне была».
В общем, когда доцент спросил меня: «А на что вы, жалуетесь?» Я ему прямо в лоб ответил: «На евреев», и выложил все подробно: живут богато и не по-нашему – друг друга вытаскивают, продвигают, деньгами с нами не делятся и нас не любят…
Он сел рядом с кроватью моей на краешке стула, пульс у меня пощупал, в каждый глаз заглянул, сердце послушал, по груди пальцем постучал и говорит: «Выпишем мы вас. Сердце новое не поставишь – будете с этим век свой доживать – только осторожнее надо…»
А в карточке написал… нет, не по-латыни, - по-нашему: «Практически здоров и, почти, при своем уме». Я его спрашиваю: «Доктор, а «почти», это, для меня, не опасно?» «Нет, - говорит, - не опасно. Опасно для окружающих. Особенно, когда вы в стаю соберетесь…» Ну и ладно. Пусть тогда окружающие и беспокоятся – мне-то, чего волноваться!?
Волноваться мне и, правда, нечего. Здоровья – нет, имущества - нет, денег – нет. А это значит, что мне и терять нечего! Лежу я на диване, телевизор смотрю, и гложет меня обида: у всех все есть, а делится со мной, никто не хочет! Особенно евреи. Жалко им, понимаете, миллион-два долларов для простого человека. И рождаются в моей голове идеи. Одна лучше другой. Во-первых: отобрать все, и разделить по справедливости, во-вторых: меня главным избрать и, в-третьих: всех, кто со мной не согласен, на Соловки отправить или вообще… Было, говорите, такое уже!? И что? Не делиться? И «главными», были уже, такие как я. И «вообще» было…
Тогда по-другому надо: присмотреться ко всем повнимательней, и кто не таков, – «вытурить» вон. Тогда все нам, простым людям, останется. И цены больше повышаться не будут.
О, как на вас слово «цены» действует! Точь-в-точь, как вид моего пса, на соседа, дядю Ваню. Трясти его начинает, он за вилы хватается и ну слюной со рта брызгать: «Ты, хозяин хренов, – это он меня так по имени-отчеству называет, – на гнилом чулке такого зверя держишь!»
Обиделся он на меня за тот случай, когда Жук, было, с цепи сорвался. Как тогда от него Иван Иванович отмахивался, как бежал вдоль улицы, как вопил, прося у соседей гуманитарной помощи…
Он сперва даже за границу удрать хотел, то есть – в чужой двор вскочить, но соседи враз, каждый, свои ворота на замок, – кому ты, без штанов, во дворе нужен!? (Жук с него штаны снял сразу). Никому.
А с гуманитарной помощью, еще хуже вышло. Бросят, кто палку или камень в пса, а всё, почему-то, в дядю Ваню попадают. Загнал его Жук в лужу, в конце улицы, но сам за ним не полез – оббежал вокруг, лапу заднюю поднял над ним, подержал немного и помчался, через огороды, к рыжей Жучке. Хороший пес, умный, веселий
Да, про цены мы… И цены евреи «накручивают». Я это совершенно случайно обнаружил. Попросил меня знакомый еврей услугу оказать. «Сделай милость, - отвези в аэропорт мою сумочку. Понимаешь, я бандитов боюсь – отобрать могут, а у тебя вид - простой такой – никто в жизни не поверит, что ты при деньгах».
Отвез, пусть катится на все четыре стороны! И вот, когда уже обратно возвращался, заметил одну особенность: как только самолет с ним, евреем, оторвался от земли – тут же цены поднялись. Присмотрелся. Оказывается, что бывает и так: евреи еще только на досмотре и самолет на летном поле мерзнет, а цены уже в заоблачной выси!
Я туда-сюда метнулся, газеты почитал, людей расспросил – ничего непонятно! Выручил дед знакомый. Он, в свое время, вместе с евреями, в шарашкиной конторе атомную бомбу изобретал. Все знает. Я к нему: «так и так, - говорю, - просвети…» Дед покряхтел, затылок почесал, через очки на меня посмотрел и «выдал»: «Интеллект из страны вывозят». «А что это такое?» - спрашиваю. «Как тебе сказать… Он, интеллект, или есть, или его нет. А если нет, то и не поймешь, что это такое, и зачем нужен».
Странный дед, «плетет» непонятно что. Видать его радиацией шибануло. Я, на всякий случай, таможеннику шепнул – но тот, посмотрел на меня, как баран на новые ворота, и говорит: «Пусть вывозят. Умников у нас своих хватает».
Прав он - умников хватает – я и сам такой. А все-таки, хочется узнать: какой он из себя, интеллект этот!? А вдруг: это и есть то, самое главное, что для хорошей жизни надо. Теперь смотрю новости на всех программах, и все пытаюсь обнаружить, что-то непонятное для меня, в облике наших депутатов и министров, что можно было бы назвать этим словом.
Попробовал было смотреть новости и всякие разные шоу, на которых наших политиков показывают со всех ракурсов – вдруг блеснет что-то яркое и непонятное для меня в облике наших депутатов и министров, что можно было бы назвать этим словом. И так блеснет, что все поймут: вот он, интеллект!
Ведь у них все есть: и автомобили роскошные, и яхты, и вилы заморские, и деньги, и власть… а сколько любви к народу! Она из них так и прет! И все поголовно любят, независимо от сексуальной ориентации. А вот интеллекта, чего-то особенного, нет в их обличье!..
И вдруг, осенило: сидят они на нем! Бабушку свою вспомнил. Она, сердешная, Царство ее Небесное, уже покойница, родилась еще в позапрошлом веке и успела захватить то время, когда евреев у нас было тьма-тьмущая. Про «интеллект» она ничего знала, но заметила одну особенность присущую евреям: «Ты его (еврея) на льду посади, и он разживется!»
С тех пор не покидает меня крамольная мысль: всякие разные выборы весной-летом отменить. А зимой, в мороз лютый, собрать всех желающих «порулить» на льду и проверить на интеллект: посадить голым задом на лед и ждать. Кто сохранит свой «статус», тот в парламент проходит и должность ему высокую доверить можно, а кто отморозит свое членство – гнать в шею…
Интересное еще здесь: Политика.