Вскоре после событий в августе 1991 года, в которых я участвовал, я записал на свежую память то, что я лично делал и что видел в эти святые дни. Итак, в ночь с 18 на 19 я ночевал на даче. Утром на электричке выехал полусонный. С вокзала сразу на работу. Переоделся. Кое-что срочное отремонтировал, зашёл к начальнику часов в 10 и только от него узнал о том, что происходят какие-то события. Бегом в мастерскую, врубил радио. Слушал обращение ГКЧП. В мозгу: «Сволочи, гады, за баранов держат, поиграли в демократию и обратно в загон». Мыслей было много, но всё для себя я решил сразу. Единственное не знал, что мне делать, лично мне, нам всем. Решил ехать в центр. Снова переоделся, зашёл к начальнику, ещё 11 часов не было,
и говорю: «Меня сегодня не будет». На метро до Тверской, и в полдвенадцатого я увидел в переулке напротив Центрального Телеграфа колонну БТР Таманской дивизии. Я подошёл, поговорил с механиком-водителем, узбеком. Обратил внимание, что много было именно механиков-водителей из Средней Азии. Люди подходят, пытаются им что-то объяснить, а они плохо понимают, теряются от этого, неразбериха полная. А вообще, если не считать техники, всё как всегда в центре: гуляют люди, кругом лотки кооператоров – обычная жизнь. И никто не кричит, не призывает к сопротивлению, ещё не прозвучало слово «переворот».
Я метнулся к Моссовету, и вот здесь я встретил группки спорящих, обсуждающих. Вышел какой-то депутат, стал раздавать листовки, и тут я впервые прочитал Ельцинский указ и постановление. Передали, что в 16-00 митинг у Белого Дома. Депутат сказал, что у Ельцина нет ни радио, ни телесвязи, ни газет, ни типографии для печатания листовок. Те листовки, что он раздавал, а их было мало, печатают тут же, в Моссовете все, кто умеет на машинках и на ксероксе. Информация в наше время всё, поэтому я тут же предложил депутату использовать другие каналы связи, например, радио Метрополитена. Ведь как много людей можно охватить. Депутат сказал, что пойдёт посоветуется с кем-то – и с концами. Я прождал минут двадцать и решил действовать сам, спустился в метро, пропустил один поезд с пожилым машинистом. Следующий был с двумя молодыми ребятами. Когда он остановился, я постучался к ним в кабину. Так и так, - говорю, - надо прочитать по громкой связи обращение к народу Ельцина». Они говорят: «Дай, сначала сами прочитаем», я зашёл в вагон, едем дальше. Ко мне пристроился тут же какой-то мужик кгбшного вида. Но тут мы остановились на «Красных воротах» (бывшая «Лермонтовская»). Я хотел войти в кабину к машинистам, но они сказали: «Нельзя, мы сами прочтём». И вот поезд стоит, двери открыты, двигатель отключён, и молодой взволнованный голос понёс людям правду о кучке заговорщиков, антиконституционном перевороте и т.д. А я стою, и такое чувство, будто это я всё написал. Когда чтение закончилось, кгбшник попытался поднять вокруг меня скандал, но его не поддержали, а машинисты даже шуганули из вагона. Он убежал, а мне сказали, чтобы я тоже уходил, а то мало ли что. Я сказал: «Спасибо, мужики!» мне сказали: «Тебе спасибо». После этого я рванул прямо к Белому Дому. Людей собралось много. В основном, сторонники Ельцина, но много и просто любопытствующих.
Жена с детьми была у мамы, потому мне было проще принять решение остаться у Белого Дома.
Ближе к ночи я позвонил другу, он приехал, привёз перекусить, и всю ночь мы были вдвоём. Но до этого произошло вот что. После митинга, а он был недолгим, я присоединился к строящим баррикаду. Хорошо, что рядом была какая-то стройка, так её в момент разобрали на составляющие и перенесли на баррикаду. Кто мог, захватывал стройтехнику и орудовал ею. Я помню, огромные ворота в экстазе сорвал махом с петель, а потом мы впятером еле-еле донесли их до места. Некоторые разъехались по местам работ, а потом привезли оттуда кто что мог для постройки баррикад: ломы, кувалды, проволоку... Но всё было крайне неорганизованно. Ребята из ДПР пытались разбить всех на отряды, но ничего не выходило. Одни суетятся, бегают толпой, другие просто ходят, третьи сбиваются в мини-митинги, а под балконом митинг идёт непрерывно. Самое сильное впечатление – подход танков майора Евдокимова. Сначала шли с ними переговоры, потом прошёл слух, что они перешли на нашу сторону, потом их долго не пропускали через баррикаду – боялись провокации или военной хитрости, ну а потом депутаты России взяли всё на себя. Часть баррикады отодвинули, и прошли танки. Сначала один – под крики, овации и слёзы. А потом второй с российским флагом – тут уж всеобщий безудержный экстаз. Взрослые люди плачут, кричат: «Ура, Россия! Ельцин!» Это, конечно, были незабываемые минуты. Тут я впервые ощутил, что мы можем победить.
Забыл написать: сразу после митинга, решив остаться, съездил домой, оделся теплее. Так вот, по дороге домой, в метро, в автобусе я был окружён безликой, равнодушной ко всему толпой. Я прислушался: никто не обсуждает события, никто не реагирует на них, как будто ничего не происходит. Я сначала растерялся, а потом решил: будь что будет. На автобусной остановке достал свои листовки и как мог громко сказал: «Граждане России!» - а далее по тексту указа и постановления. Читал минут пять. Некоторые заинтересованно приблизились, но в основном никак не реагировали, хотя никто и не перебивал. Читаю и вижу: подошли ко мне две пары ног. Один изготовился как для удара ногой в пах. Думаю, не буду обращать внимания, не вижу вариантов, читаю громко, медленно. Краем уха слышу, кто-то говорит: «Да ладно, чёрт с ним, пусть читает», - ноги ушли. Но вот подошёл автобус, а я ещё не дочитал, однако люди, толкаясь, кинулись занимать места. Человек 5-6 осталось. Я дочитал, сел в тот же автобус, и никто меня в пути не переспросил: кто, что как? Я был готов агитировать, объяснять, звать, но кого? Эту равнодушную толпу? Последнюю попытку я предпринял дома: попытался уговорить пойти со мной на баррикады соседа Витю. А он: «Мне завтра в первую смену». Говорю, что президент России объявил всеобщую политическую забастовку, - смотрит на меня честными глазами и молчит.
Всю ночь мы с другом ходили вокруг Белого Дома. После полуночи людей становилось всё меньше и меньше. Организация почти отсутствовала. Постоянно подходили какие-то воинские части, в основном бронетанковые. Мы метались от одних к другим, уговаривали уйти, не выполнять приказы хунты, объясняли ситуацию. Были с нами и депутаты, они пользовались авторитетом. Однако было много и провокаторов, кгбшников, сексотов, политработников в гражданке. Некоторых из них били, а одного полковника в форме мы с ребятами просто спасли от суда Линча, боялись, что солдаты за него заступятся, начнётся бой, а это был тульский полк рязанской дивизии ВДВ, перешедший вроде на нашу сторону. Он простоял всю ночь около Белого Дома, но утром всё же его увели. В некоторых частях солдаты вступали в разговор, говорили, что ни за что не будут стрелять, в других
частях настроены откровенно враждебно. Злобные рожи, оружие в руках, покачивали стволами башенных орудий и пулемётов. Совсем близко, метрах в 200, у гостиницы «Мир» в проулках пряталась колонна. Так когда мы пошли к ней, офицеры рвали у депутатов из рук листовки, рвали их, кидали под ноги. Сказано было: вы, мол, живы, пока нам не отдали приказ. А людей часам к 3 ночи осталось очень мало. Из 9миллионной Москвы тысячи две-три. Точно могли бы взять голыми руками. Хорошо, что было 10 танков, расставленных по периметру вокруг Белого Дома, и десантный полк. Вокруг них и группировались люди, и сплошной линии обороны ещё не было. Внутри Белого Дома тоже ещё было мало вооружённых людей. У гостиницы «Украина» (через мост на другом берегу напротив Белого Дома) вдруг началось движение БТР. Мы кинулись туда. Видим – мост в начале перегорожен троллейбусами, но БТР прут напролом. Вдруг с нашей стороны троллейбусной баррикады зашевелился танк, обозначил своё присутствие. БТР остановились, стояли, ревели с полчаса, а потом ушли. Я думаю, тогда путчисты ещё надеялись нас просто запугать, без стрельбы и крови. Ведь они нас считали быдлом, стадом баранов. И не нужно думать, что они дураки. Наутро вся москва вышла на работу. Единицы по призыву Ельцина начали политическую забастовку. Но эта ночб показала, что нужна организация.
Ровно в 12 начался митинг. Я стоял под балконом, слушал Ельцина, Силаева, Шеварднадзе, Боннэр и других. Прозвучал призыв: мужчинам собираться в сотни и отряды. Стою, верчу головой: куда идти, где записаться или может самому начать организовывать. Тут парень рядом со мной встал: «Мужики, стройся в колонну по четыре!» я тут же оказался в первой шеренге, мы начали движение, призывая всех присоединиться к нам. Пока обошли Белый Дом и вышли к центральному подъезду, где шла запись в отряды самообороны, нас уже было более 100 человек. Подошли по-военному: «Равняйсь! Смирно!», доложили, что прибыл первый батальон самообороны. Мы, первые в шеренге, переписали своих людей, так я стал комвзвода. Штаб был организован перед первым подъездом, сюда выставили стол, его тут же окружили добровольцы. К нам вышел командир штаба,
бывший офицер Алексей Томилов. Мы стояли строем, и он признал в нас уже готовую боевую единицу. Представил нам командира – Будённого Семёна Леонидовича. И поставил задачу – укрепить и защищать баррикаду на верху парадной лестницы перед Белым Домом, 1 подъездом.
Вообще там было много людей, профессионально выполнявших свою работу. Журналистов, фотокоров, кинохроникёров, даже и иностранных. И был приказ - с удостоверением «Пресса» пускать всюду. А вот у нас в батальоне ни одного фотоаппарата не оказалось. Ясно, что не до того было, но сейчас жалко. Мы превратили свою баррикаду в подобие длинного ежа, перекрывшего верхнюю часть лестницы. Сбоку не обойти. Мой взвод стоял с правого края. Дали нам радиста со связью со штабами – нашим и генерала Кобца. Он был постоянно на приёме и вслух повторял нам всё, что слышал в эфире. По отдельным командам мы пропускали через себя конкретных людей или прибывающие спецотряды. Пропустили многочисленное и отменно вооружённое детективное бюро «Алекс», человек 20 картинно одетых казаков – христолюбивых воинов, московский ОМОН – он был с первого дня за нас, отряды афганцев «Каскад» и «Колокол», самый сильный отряд спецобороны «Полтинник» (отряд №50, куда входили спецназовцы, офицеры-десантники, инструкторы и мастера единоборств). Была организована внутренняя оборона – человек 500 с автоматами внутри Белого дома, и внешняя – тысяч 15 человек. Из них 2-3 тысячи на террасе, за последним кольцом баррикад. Были и организованные отряды и просто толпы людей. Мы задерживали провокаторов, подозрительных лиц с оружием, снимали снайперов с крыш, мёрзли, мокли и ждали, ждали. Боялись химической атаки. Сначала смачивали водой носовые платки, части одежды, потом уже появились марлевые повязки, ночью подвезли противогазы. Я свой потом подарил сыну Игорю. Но все говорили, что от «Черёмухи» они нас не спасут. В качестве оружия нам подвезли кирпич, черенки от лопат и бутылки с зажигательной смесью. Штурм ожидали после полуночи, хотя тревог, ложных и настоящих было полно и до того. Нам поставили задачу – попытаться остановить первый удар. Если войска откроют огонь или если пойдут части спецназа с «альфой» - поджигать бутылками баррикаду и отходить. А тут выбор уже свободный, без приказов: или ложиться за парапет, чтобы не попасть под перекрёстный огонь, и ждать, либо отступить и войти в здание, там будет выдано стрелковое оружие. К счастью, «большая кровь» не пролилась, свободу оплатили жизнями только троих ребят да кровью и травмами раненых, хотя стрельбы хватало. Но пушки били, видимо, холостыми – разрывов я не видел, а пулемёты в основном красиво вспарывали трассерами ночное небо. Кстати, небо нам тоже помогло. Без перерыва вечером лил дождь, то усиливаясь, то морося, стояла облачность, и вертолёты с десантом не пошли, хотя нам и передали точное время атаки. Это были напряжённые минуты. А самые отчаянные были, когда пошли первые убитые, раненых понесли, и по Москве-реке без огней стали подходить катер и баржи. Мы решили, что это десант с бронетехникой, которые сумели пройти мимо всех баррикад, кроме нашей. Но это подошли суда московской речной флотилии в поддержку Белого Дома. О чём они и объявили по громкоговорителю. Перекрыли цепью Москву-реку, врубили мощный прожектор, нацелив его в сторону моста и гостиницы «Украина», где рычали БТРы спецназа КГБ. Мы тут же прозвали первый катер «Авророй», и вообще после этого как-то немного отлегло. Каждый обменялся потом с соседом запиской с адресом. Кстати, о нашем батальоне. Ночью нас было человек 80. Средний возраст – 35 лет. 5 женщин. Хотя к 23 часам всех женщин вежливо проводили от баррикад, но некоторые сумели остаться. Я имею в виду последний пояс обороны – на террасе внизу, на набережной были и пожилые пары, и женщины с детьми, хотя, конечно, и немного. Внизу нашей лестницы парни привезли на бортовой машине аппаратуру и пытались устроить концерт. По-моему, это была металлическая группа «Нюанс» и ещё кто-то. Раза два они пытались начать, но общий настрой был не тот, а потом вообще застреляло, засвистело, и концерт пришлось отменить до завтра. Наш командир оказался племянником легендарного маршала, но сам нам об этом сказал уже после всего, когда после похорон поминали погибших. Он старый демократ, прошёл тюрьмы, сейчас работает электромонтёром. Нас ведь туда никто специально не отбирал, а так получилось, когда все ближе перезнакомились, что почти все – люди одного склада. Половина играет на гитаре и пишет стихи, поют старого доброго Окуджаву, много спортсменов, есть и альпинисты, бывшие на серьёзных вершинах, и байдарочники. Да и политически примерно все одинаково ориентированы. К вечеру наш батальон стал называться 303-м, так как оказалось, что с другой стороны стоит первая сотня. Они первые, мы первые. Чтобы не путаться, Будённый предложил взять другой номер, погрознее. Кто-то сказал - 303й, представили, придут каратели, разметав внизу людей. И вдруг – ощетинившийся вал и штандарт: 303-й батальон самообороны. Подумают, что есть ещё минимум 302 и струхнут. Конечно, это был юмор. Всю ночь мы рассказывали анекдоты, делились случаями из жизни, смеялись и шутили над ГКЧП. Часам к шести утра стало ясно, что жизнь продолжается. И прямой атаки на Белый Дом не будет. Стали подходить люди. Окрестные жители вновь понесли продукты, хотя в эту ночь всё было с едой организовано хорошо. Московское молодое купечество, иногородние и заграничные коммерсанты помогали кто деньгами, кто продуктами. Прямо мелькали очень толстые пачки денег. Что интересно. Некоторые с чистыми ли, с грязными ли целями усиленно подвозили на баррикады спиртное. К нам один, вроде иностранец, подвёз 7 ящиков коньяка, горы сигарет и баночного пива. Так вот, всё спиртное тут же нами было передано в импровизированный медпункт. Ни одной бутылки не осталось. Хотя к утру мы так промокли и замёрзли, что слегка об этом пожалели. Не то чтобы пьяных – выпивших практически не было. Но вот ночь кончилась, и мы посменно съездили домой переодеться в сухое. Я, наконец-то, поговорил по телефону с женой, успокоил её. Вернулся к белому Дому. Там ужесточился режим охраны, стало ещё больше порядка, дисциплины. Были введены пароли. Первым был «Томилов» - по фамилии командира самообороны, потом стали ежечасно меняться. Наш батальон, как отряд показавший чёткую дисциплину и надёжность был оттянут чуть назад. Мы стали охранять вход в подъезд №1 и участок перед ним, где размещался штаб отрядов самообороны. Я как командир взвода, руководил одной из смен и в то же время командовал оцеплением, решал непосредственные задачи, владел все информацией, а она стекалась в штаб отовсюду. Было много провокаций, ложных слухов, дезинформации, из соседнего здания даже велась на нас под видом радио «Эхо Москвы» нацеленная радиопередача кгбшниками. Ночью их накрыли. Много было неразберихи в этой кутерьме. Я даже дважды оплошал. Раз арестовал полковника-десантника. А он оказался отставной, «наш», и потом его ребята пришли его отбивать. Еле разобрались, что к чему. А ночью арестовал, как выяснилось, начальника питательного пункта. Тоже было очень весело. А вообще-то последняя ночь была уже гораздо более спокойной. И, хотя часто нарушалась тишина тревогами, была уверенность в близкой победе. Всё ещё двигались к Белому Дому какие-то части, приближались, кружились, схватывались с нашими ребятами, куда-то потом уходили. Ждали опоздавшую прошлой ночью дивизию КГБ из Прибалтики, но она в город не вошла. Последний раз общую тревогу сыграли в 6-40 22 августа, а в 8-00 уже дали отбой. Уже Руцкой из окна прокричал нам о результатах поездки в Форос, о капитуляции мятежников, о том, что «подлец-Крючков арестован», а Горбачёв доставлен на госдачу. Итак, победа! Объявили, что в 12:00 будет митинг. Завалился спать. Потом спросонья на меня кинулась какая-то женщина – обнимать, целовать. А я подумал, что опять начался штурм, даже её напугал. Оказалось, это приезжая, она сразу с вокзала побежала на площадь, чтобы нас поблагодарить. Потом был митинг. Выступали все лучшие люди. Было много счастья от победы и от причастности к этому святому делу. Незадолго до этого мне исполнилось 33 года. И я думал, что не было в моей жизни – счастливой, удавшейся –большого Поступка. Теперь он есть. Наши отряды защитников не распались. На третий день мы хоронили наших погибших. Похороны вылились в общемосковскую манифестацию. Было море цветов, слёз, клятв. На сороковой день мы снова собрались на местах наших баррикад. Тут уж праздных людей не было, все свои. Снова прошли в составе своих отрядов по Москве. Так вышло, что мне выпало впереди пятитысячной колонны нёсти российское знамя. Просто мой друг Лёня Матусевич принёс большое полотнище, а я сборную дюралевую мачту от своей байдарки. Получилось самое большое и достаточно лёгкое знамя из всех. Вот его я и пронёс склонённое траурным медленным шагам метрах в 20 впереди колонны от Белого Дома до Ваганьковского кладбища через центр. Было печально и торжественно.
Да, чуть не забыл. Когда утром 22го догорали костры у Белого Дома, многие защитники отметились углём на его стенах. Фамилии, какие-то короткие реплики, шутки. Я увидел у первого подъезда надпись «Мы никогда не забудем эти дни и ночи». Я подумал, ниже приписал: «303. Гайсин». Потом выяснилось, большая фотография этого фрагмента стены заняла почётное место в музее русских революций на Тверской.
Вот такими были для меня эти три дня в августе. Посмотрите и вы на них моими глазами.
Интересное еще здесь: Политика.