Спустя короткое время после августовских событий 1991 года, в которых мне довелось принять непосредственное участие, я решил зафиксировать на бумаге свои личные впечатления и действия в те судьбоносные дни. Моя история началась с ночи на 19 августа, которую я провёл на даче. Утром, ещё не до конца проснувшись, я отправился на электричке в город. С вокзала — прямиком на работу. Переодевшись, я занялся срочным ремонтом, а около десяти часов зашёл к начальнику и только от него узнал о том, что в стране происходят некие чрезвычайные события. Я бросился в мастерскую, включил радио и услышал обращение ГКЧП. Первой мыслью было: «Сволочи! Они поиграли в демократию и теперь загоняют нас обратно». Внутренне я всё для себя решил мгновенно, но не понимал, что могу сделать лично я и мы все. Решение пришло само — ехать в центр.
1. Первые впечатления в центре Москвы
Я снова переоделся, сообщил начальнику, что меня не будет, и на метро отправился к Тверской. Примерно в полдень в переулке напротив Центрального Телеграфа я увидел колонну БТР Таманской дивизии. Подойдя поближе, я заговорил с механиком-водителем, узбеком по национальности. Тогда я обратил внимание, что многие солдаты в экипажах были из Средней Азии. Люди подходили, пытались что-то объяснить, но те плохо понимали по-русски и терялись в этой неразберихе. В целом, если не считать военной техники, жизнь в центре шла своим чередом: гуляли люди, работали кооперативные лотки. Никто ещё не кричал и не призывал к сопротивлению, слово «переворот» не звучало.2. Поиск информации и первая инициатива
Я направился к зданию Моссовета. Там уже кипели дискуссии, люди спорили и обсуждали происходящее. Вышел депутат и стал раздавать листовки. В них я впервые прочитал указ Ельцина и его постановление. Передали, что в 16:00 у Белого Дома начнётся митинг. Депутат пояснил, что у Ельцина нет ни радио, ни телевидения, ни типографии. Те немногие листовки печатали прямо в Моссовете на машинках и ксероксах. Понимая, что информация — это всё, я предложил депутату использовать для её распространения радио метрополитена, чтобы охватить огромную аудиторию. Депутат пообещал посоветоваться и скрылся. Прождав минут двадцать, я решил действовать самостоятельно. Спустившись в метро, я пропустил один поезд с пожилым машинистом. Следующим управляли двое молодых ребят. Когда поезд остановился, я постучал в кабину и объяснил ситуацию: «Надо прочитать по громкой связи обращение Ельцина к народу». Они попросили дать текст, чтобы сначала ознакомиться самим. Я зашёл в вагон, и мы поехали. Рядом со мной тут же пристроился мужчина, очень похожий на сотрудника КГБ. На станции «Красные ворота» (тогда «Лермонтовская») поезд остановился. Машинисты не пустили меня в кабину, сказав: «Нельзя, мы сами прочтём». Двери вагонов открылись, двигатель заглох, и молодой взволнованный голос понёс пассажирам правду о кучке заговорщиков и антиконституционном перевороте. Я стоял и слушал с чувством, будто это я всё написал. После окончания чтения «кгбшник» попытался устроить скандал, но его не поддержали, а машинисты даже выпроводили его из вагона. Мне же посоветовали тоже уходить, на всякий случай. Поблагодарив ребят, я рванул к Белому Дому.Моя семья в это время была у моей мамы, поэтому я мог принять решение остаться у Белого Дома, не беспокоясь о близких.
3. Ночь на баррикадах
Ближе к ночи я позвонил другу, он приехал, привёз еды, и мы остались вдвоём. Но до его приезда произошло многое. После непродолжительного митинга я присоединился к строительству баррикад. Рядом оказалась стройка, и её буквально разобрали по кирпичику для укрепления заграждений. Кто-то управлял строительной техникой. Я помню, как в порыве энтузиазма сорвал с петель огромные ворота, а потом мы впятером еле донесли их до места. Люди разъезжались по своим рабочим местам и привозили оттуда инструменты: ломы, кувалды, проволоку. Однако организация оставляла желать лучшего. Попытки активистов из ДПР создать отряды ни к чему не привели: одни суетились, другие просто ходили, третьи собирались в группы для дискуссий. Самым сильным впечатлением того вечера стал подход танков майора Евдокимова. Сначала шли переговоры, потом пронёсся слух, что танкисты перешли на нашу сторону. Их долго не пропускали через баррикаду, опасаясь провокации. В итоге депутаты взяли ответственность на себя, часть баррикады разобрали, и танки прошли. Первый — под крики и овации. Второй — с российским триколором, что вызвало всеобщий экстаз. Взрослые люди плакали и кричали: «Ура, Россия! Ельцин!» В тот момент я впервые почувствовал, что победа возможна.Забыл упомянуть: решив остаться, я съездил домой, чтобы переодеться в тёплую одежду. По пути, в метро и автобусе, меня окружала безразличная толпа. Никто не обсуждал события, будто ничего не происходит. Сначала я растерялся, но потом решил: будь что будет. На автобусной остановке я достал листовки и громко начал: «Граждане России!» — далее зачитывая текст указа. Некоторые прохожие заинтересовались, но большинство оставалось равнодушным, хотя и не перебивало. Вдруг я заметил, что ко мне подошли двое. Один из них, судя по стойке, приготовился нанести удар. Я продолжил читать, не обращая внимания. Краем уха услышал: «Да ладно, чёрт с ним, пусть читает». Они ушли. Подошёл автобус, люди бросились занимать места. Осталось человек пять-шесть. Я дочитал, сел в тот же автобус, но никто не спросил меня ни о чём. Последнюю попытку я предпринял дома, уговаривая соседа Витю пойти со мной. Он лишь ответил: «Мне завтра в первую смену». Я напомнил об объявленной всеобщей забастовке, но он лишь молча смотрел на меня честными глазами.
4. Тревожное бдение
Всю ночь мы с другом ходили вокруг Белого Дома. После полуночи людей становилось всё меньше. Организация практически отсутствовала. Постоянно подходили воинские части, в основном бронетанковые. Мы метались от одних к другим, уговаривали не выполнять приказы хунты, объясняли ситуацию. Рядом были депутаты, чей авторитет помогал. Но было много и провокаторов, сотрудников КГБ в штатском. Некоторых били, а одного полковника в форме мы едва спасли от самосуда, опасаясь, что солдаты вступятся за него и начнётся бой. Это был тульский полк рязанской дивизии ВДВ, который, казалось, перешёл на нашу сторону. Он простоял всю ночь, но утром его увели. В одних частях солдаты говорили, что стрелять не будут, в других — настроены были враждебно. Метрах в двухстах, у гостиницы «Мир», пряталась колонна. Когда мы подошли, офицеры вырывали у депутатов листовки, рвали их и бросали под ноги. Они заявили, что мы живы, пока не поступил приказ. К трём часам ночи людей осталось очень мало — две-три тысячи на всю многомиллионную Москву. Защищали Белый Дом около десяти танков по периметру и десантный полк. Сплошной линии обороны ещё не было. Внутри здания тоже было мало вооружённых людей. У гостиницы «Украина» началось движение БТР. Мы бросились туда. Мост был перегорожен троллейбусами, но БТРы шли напролом. Вдруг с нашей стороны из-за баррикады выдвинулся танк. БТРы остановились, постояли с полчаса и ушли. Думаю, путчисты тогда ещё надеялись запугать нас без крови, считая быдлом и стадом. Не стоит думать, что они были глупы. Утром Москва вышла на работу, на призыв Ельцина к забастовке откликнулись единицы. Но эта ночь показала: нужна организация.5. Создание отряда самообороны
Ровно в полдень начался митинг. Я стоял под балконом, слушал Ельцина, Силаева, Шеварднадзе, Боннэр. Прозвучал призыв к мужчинам собираться в отряды. Я оглядывался, не зная, куда идти. Тут рядом со мной встал парень и скомандовал: «Мужики, стройся в колонну по четыре!» Я оказался в первой шеренге. Мы начали движение, призывая других присоединиться. Пока обошли Белый Дом и вышли к центральному подъезду, где шла запись, нас было уже больше ста человек. Мы подошли по-военному: «Равняйсь! Смирно!» — и доложили о прибытии первого батальона самообороны. Мы, первые в шеренге, переписали людей, и так я стал командиром взвода. Штаб организовали у первого подъезда. К нам вышел командир штаба, бывший офицер Алексей Томилов. Увидев наш строй, он признал в нас готовую боевую единицу. Нам представили командира — Семёна Леонидовича Будённого (племянника маршала, как выяснилось позже) и поставили задачу: укрепить и защищать баррикаду на верхней площадке парадной лестницы перед первым подъездом Белого Дома.6. 303-й батальон
Там было много профессионалов: журналисты, фотокорреспонденты, кинохроникёры, в том числе иностранные. С удостоверением «Пресса» пускали всюду. А вот в нашем батальоне не оказалось ни одного фотоаппарата — было не до того, хотя сейчас об этом жалеешь. Мы превратили свою баррикаду в подобие ежа, перекрывавшего лестницу. Мой взвод стоял с правого края. Нам дали радиста со связью со штабами. Он вслух повторял всё, что слышал в эфире. Мы пропускали через себя конкретных людей и прибывающие спецотряды: отлично вооружённое детективное бюро «Алекс», казаков, московский ОМОН (он был с нами с первого дня), отряды афганцев «Каскад» и «Колокол», спецотряд «Полтинник». Была организована внутренняя оборона (около 500 человек с автоматами внутри) и внешняя (тысяч 15, из них 2-3 тысячи на террасе за баррикадами). Мы задерживали провокаторов, снимали снайперов с крыш, мокли под дождём и ждали. Боялись химической атаки. Сначала смачивали водой платки, потом появились марлевые повязки, ночью подвезли противогазы (свой я потом подарил сыну). В качестве оружия нам выдали кирпичи, черенки от лопат и бутылки с зажигательной смесью. Задача была — попытаться остановить первый удар. Если войска откроют огонь или пойдёт спецназ — поджечь баррикаду бутылками и отходить. Дальше выбор был свободным: залечь за парапет или отступить в здание за стрелковым оружием. К счастью, «большая кровь» не пролилась. Пушки, видимо, били холостыми, а пулемёты трассирующими очередями вспарывали небо. Погода тоже помогла: из-за дождя и облачности вертолёты с десантом не пошли. Самыми отчаянными были минуты, когда понесли первых убитых и раненых, а по Москве-реке без огней стали подходить катер и баржи. Мы решили, что это десант с техникой. Но это оказались суда московской речной флотилии в поддержку Белого Дома. Они перекрыли реку цепью, включили мощный прожектор, направив его в сторону противника. Мы тут же прозвали первый катер «Авророй», и на душе стало немного спокойнее. Каждый обменялся с соседом запиской с адресом.Наш батальон к ночи насчитывал около 80 человек, средний возраст — 35 лет, было 5 женщин (хотя к 23 часам всех женщин вежливо проводили от баррикад, некоторым удалось остаться). Внизу парни пытались устроить концерт с аппаратурой, привезённой на грузовике, но общий настрой был не тот, а потом началась стрельба. Как выяснилось позже, когда все перезнакомились, мы были людьми одного склада: многие играли на гитаре, писали стихи, пели Окуджаву, были спортсмены, альпинисты, байдарочники. Политические взгляды тоже были схожи. К вечеру наш батальон стал 303-м (чтобы не путаться с «первой сотнёй» с другой стороны). Это была шутка: пусть каратели подумают, что есть ещё как минимум 302 батальона. Всю ночь мы рассказывали анекдоты, делились историями и шутили над ГКЧП.
7. Победа
К шести утра стало ясно, что прямого штурма не будет. Стали подходить люди, жители несли еду. Помогали и коммерсанты, мелькали толстые пачки денег. Интересно, что некоторые активно подвозили спиртное. К нам, например, подвезли семь ящиков коньяка, сигареты и пиво. Всё спиртное мы сразу передали в медпункт. К утру, промокшие и замёрзшие, мы лишь слегка об этом пожалели. Выпивающих практически не было. Мы посменно съездили домой переодеться. Я, наконец, поговорил с женой и успокоил её. Вернувшись к Белому Дому, я увидел, что порядок и дисциплина ужесточились, были введены пароли (первый — «Томилов»). Наш батальон как надёжный отряд оттянули назад для охраны входа в подъезд №1 и штаба. Как командир взвода я руководил сменой, организовывал оцепление и был в курсе всей информации, стекавшейся в штаб. Провокаций и ложных слухов было много. Даже велась фальшивая радиопередача «Эхо Москвы» из соседнего здания (ночью её накрыли). Дважды я оплошал: задержал отставного полковника-десантника (свои) и начальника питательного пункта. Всё обошлось. Последняя ночь была спокойнее, и, несмотря на тревоги, чувствовалась близость победы. В 6:40 22 августа сыграли последнюю общую тревогу, а в 8:00 дали отбой. Руцкой из окна прокричал о результатах поездки в Форос, капитуляции мятежников и аресте Крючкова. Победа! На 12:00 объявили митинг. Я завалился спать. Потом на меня, спросонья, кинулась какая-то женщина — обнимать и целовать. Я даже испугался, подумав, что снова штурм. Оказалось, она приехала с вокзала, чтобы поблагодарить защитников. Потом был митинг, много счастья и чувства причастности к общему делу. Мне недавно исполнилось 33 года, и я думал, что в моей жизни не было большого Поступка. Теперь он был.8. После победы
Наши отряды не распались. На третий день мы хоронили погибших. Похороны вылились в общемосковскую манифестацию с морем цветов и слёз. На сороковой день мы снова собрались у своих баррикад — теперь уже только свои, без праздных зевак. Снова прошли колонной по Москве. Так вышло, что мне выпала честь нести впереди пятитысячной колонны российское знамя. Мой друг принёс большое полотнище, а я — сборную дюралевую мачту от байдарки. Получилось самое большое и лёгкое знамя. Его я и нёс, склонённое, в двадцати метрах впереди колонны от Белого Дома до Ваганьковского кладбища. Это было печально и торжественно.Да, чуть не забыл. Утром 22-го, когда догорали костры, многие защитники оставляли на стенах Белого Дома надписи углём: фамилии, реплики, шутки. Я увидел надпись: «Мы никогда не забудем эти дни и ночи». Я приписал ниже: «303. Гайсин». Позже выяснилось, что фотография этого фрагмента стены заняла почётное место в музее на Тверской.
Вот такими я запомнил эти три дня в августе. Я поделился своей историей, чтобы вы могли взглянуть на те события моими глазами.
Интересное еще здесь: Политика.