Китай совершает стремительный энергетический переход, что ставит под вопрос планы российского экспорта угля. С начала 2024 года Поднебесная практически прекратила выдачу лицензий на строительство новых угольных электростанций, добавив при этом 25 гигаватт мощности за счет солнечной и ветровой энергетики. На сегодняшний день возобновляемые источники уже обеспечивают около 40% выработки электроэнергии в Китае. Эти данные, обнародованные в конце августа, стали неожиданностью для многих, включая российских чиновников и экспортеров, чьи планы, судя по всему, не учитывают столь динамичных изменений на глобальном энергетическом рынке.
1. Стратегия, оторванная от реальности
Как отмечает Михаил Блинкин, директор Института экономики транспорта и транспортной политики НИУ ВШЭ, российские планы по-прежнему базируются на устаревших представлениях. Действующая Энергетическая стратегия до 2035 года предполагает рост закупок российского угля Китаем, однако в Пекине, очевидно, не знакомы с этим документом и движутся собственным курсом, ускоряя отказ от угля. Тем временем Россия продолжает инвестировать в открытие новых угольных разрезов и развитие транспортной инфраструктуры для экспорта, который в будущем может оказаться невостребованным.
2. Интервью с Константином Симоновым
Директор Фонда национальной энергетической безопасности Константин Симонов в интервью рассказал о проблемах стратегического планирования в энергетике.
СП: Существующая энергетическая стратегия и новые инвестиции в угольный экспорт начинают вызывать недоумение?
— Константин Симонов: Необходимость пересмотра стратегии очевидна. Президенту уже поручено сформировать новую «Энергетическую стратегию Российской Федерации до 2050 года». Работа ведется, но ключевой вопрос — каким будет ее качество. Те отрывки прогнозных данных, которые просачиваются в прессу, либо вызывают серьезные вопросы, либо попросту сбивают с толку. Особенно это касается угольной отрасли.
Главная проблема всех наших стратегий в том, что они исходят исключительно из наших производственных возможностей, игнорируя реальный рыночный спрос. Логика проста: мы можем добыть столько-то угля, закладываем эту цифру в план и создаем условия для ее достижения — строим дороги, открываем карьеры. Но фундаментальный вопрос «А кому и сколько мы сможем это продать?» глубоко не прорабатывается. Создается впечатление, что цифры будущего экспорта в Китай или Индию просто берутся с потолка, без консультаций с этими странами. И что самое тревожное — эти «потолочные» цифры кочуют из старой стратегии-2035 в новую стратегию-2050, в то время как мир, и Китай в первую очередь, активно уходит от угля.
СП: Сначала мы отказались от плановой экономики, а теперь вернулись к советскому подходу: есть цель — ее надо достичь, даже если она потеряла смысл?
— Константин Симонов: Сначала все стали маркетологами, теперь все стали плановиками. Но где же настоящее стратегическое планирование? Почему бы не оценить наши будущие потребности и возможности на основе взвешенных прогнозов глобного энергоперехода? На данном этапе разработчики стратегии-2050 не могут внятно объяснить, на чем основаны их расчеты. Остается надеяться, что будет организовано качественное общественное обсуждение документа, ведь он ляжет в основу всех отраслевых программ — от добычи полезных ископаемых до развития транспортной инфраструктуры.
СП: Когда может начаться обсуждение новой стратегии?
— Константин Симонов: Ожидается, что этой осенью. Было бы правильно не затягивать и утвердить вменяемый документ до конца года.
СП: А если этого не произойдет?
Обратите внимание: О положении России в мировой экономике.
Получат ли чиновники карт-бланш на реализацию устаревших целей текущего документа? Продолжит ли Минэнерго «дремать», как это было во время энергоперехода Китая?— Константин Симонов: Новая стратегия должна заменить старую — будем оптимистами. Но вопрос в том, удастся ли избежать недостатков, присущих всем предыдущим документам. Сегодня новые угольные разрезы часто открываются по принципу «сначала вложились, построили, а потом будем думать, кому это продать». Я сильно сомневаюсь, что в Минэнерго и угольных компаниях в полной мере осознают, насколько мрачны перспективы отрасли на ближайшие 30 лет.
3. Чем компенсировать потенциальные потери?
СП: Может ли Россия компенсировать будущее падение экспорта угля за счет продажи нефти и газа?
— Константин Симонов: Прямой замены здесь не будет. В газе и нефти мы сейчас говорим не о росте, а о сохранении позиций. По экспорту газа мы потеряли более 100 млрд кубометров в 2023 году по сравнению с 2021-м. Наша задача — не нарастить объемы, а вернуться к докризисным показателям, что в ближайшей перспективе маловероятно. С нефтью ситуация схожа: мы конкурируем за рынок в условиях эмбарго, перенаправляем потоки, но о значительном росте экспорта речи не идет. Таким образом, нефтегазовый сектор будет бороться за возврат к прежним уровням, но не покажет впечатляющего роста.
Вопрос о замещении потерянного экспорта энергоресурсов лучше адресовать представителям несырьевого сектора. Они часто говорят об успехах импортозамещения. Пусть расскажут, что именно и в каких объемах мы сможем продать вместо угля, нефти и газа. Что касается сырьевиков, то газовики переживают трудные времена, нефтяники держатся стабильнее, а угольщикам стоит готовиться к серьезным вызовам в будущем.
СП: Может ли наращивание экспорта СПГ компенсировать общие потери по газу?
— Константин Симонов: Два крупных и два средних завода работают. Но с новыми проектами, такими как «Арктик СПГ-2», возникли большие сложности из-за жестких санкций. Хотя одна линия уже начала отгрузки в «сером» режиме, ожидать значительного прироста экспорта СПГ от этих проектов в ближайшее время не приходится.
Больше интересных статей здесь: Экономика.