43. «К НОГЕ!» (окончание)
1. Власть внутреннего надзирателя
В десятом классе во мне произошёл резкий перелом. Если в восьмом классе в моём свидетельстве преобладали тройки, то в аттестате о среднем образовании красовались почти все пятёрки и лишь четыре четвёрки. Этот прорыв был вызван не просьбами матери и не желанием соответствовать Оле. Над моей жизнью теперь властвовал иной, куда более суровый образ — беспощадная тётя Жура, затянутая в латекс, которая из тёмного закутка моего сознания хлопала хлыстом по сапогу и отдавала холодные приказы: «К ноге!». Она стала олицетворением внутренней дисциплины, вытеснившей всё остальное.
2. Начало превращения в скрипториса
Так начался суровый, почти БДСМ-подобный этап моей будущей журналистской жизни, который неумолимо и даже радостно превращал меня в «скрипториса» — человека, одержимого письмом. Это превращение поглощало всё: и учёбу ради поступления в университет, и саму цель получить качественное образование. Тётя Жура бесцеремонно отодвигала от меня Олю. Наша бурная комсомольская активность, кипевшая в прошлом году, иссякла сама собой, словно пересохший ручей.
3. Отдаление и прощальный дар
Оля теперь разговаривала со мной, глядя в сторону, и её слова сводились к одной горькой фразе: «Ты не пришёл...». Мои оправдания, что я был занят писанием, встречались молчанием — без упрёков, без порицаний, что было ещё больнее. Следующей осенью она протянула мне чёрно-белую любительскую фотографию. «Чтобы совсем не забыл», — сказала она. На снимке, сделанном прошлым летом, она сидела на краешке скамейки на фоне сирени, вся напряжённая, но улыбающаяся такой светлой улыбкой, от которой глаза лучились.
Вдохновлённый, я попросил у неё вторую карточку, но её с собой не было. Тогда я достал драгоценную шариковую ручку — подарок братьев Димопулос, сыновей греческих политэмигрантов. Такие новомодные ручки в СССР были редкостью. Перевернув фотографию, я вывел на обороте экспромт голубой пастой:
Ты присела и застыла,
Юной прелести полна,
Улыбнулась очень мило,
Так что чуть меня не смыла.
Страсти бурная волна.
Оля прочитала и с недоверчивой улыбкой заметила, что поэты всегда преувеличивают, и только Асадов пишет правду жизни. На мои горячие заверения в её прелести она ответила: «Я не про свою прелесть, а про твою страсть». Вздохнув, она приложила к стихам слабо подкрашенные губы, оставив эфемерный отпечаток. «Сатана», — едва слышно выдохнула она и пообещала завтра дать мне в школе другую фотографию. Её взгляд, отведённый в сторону, был полон глухой, тяжёлой тоски. «Ты не пришёл...» — снова прозвучало в нём.
4. Полное поглощение и разрыв
Тётя Жура отняла у меня не только Олю, но и тот самый снимок с её образом. Всё растворилось, как будто этого и не было. Весной 69-го, когда Ташкент утопал в аромате роз, мама спросила, куда девалась наша дружба с Олей. Я что-то пробормотал в ответ. Мама понимающе качала головой, думая, что детское чувство просто угасло. Она не знала, что в этот самый момент из зловещего сумрака на меня с одобрением смотрит тётя Жура, поигрывая хлыстом, и я мысленно ползу целовать её сапоги.
Потом я окончил школу, поступил на истфак. С Олей мы больше не виделись. Наши пути разошлись навсегда.
5. Случайная встреча спустя годы
Случай свел нас лишь в апреле 78-го. В те времена в Ташкенте был дефицит, и когда в торговый центр «Чиланзар» привозили свинину из ГДР, за ней выстраивались огромные очереди с вечера. В то утро мне повезло — я вынес из магазина заветные два кило мяса в растягивающейся синей авоське, которую, по примеру отца, всегда носил с собой. Радостный от удачной «охоты», я направлялся к подземному переходу и вдруг увидел впереди до боли знакомый силуэт.
Обогнав, я убедился — это была Оля. Она мельком взглянула на меня и прибавила шаг. Я догнал её. «Саша, не надо», — сказала она одними губами. Время пощадило её красоту, но добавило зрелости, следы житейских забот. В её взгляде уже не было прежнего света, но это всё ещё была моя Оля.
Я предложил проводить её. Она посмотрела на меня с такой бездонной тоской, что мне стало холодно в жаркий апрельский день. Эта тоска была не по мне и не по нашему прошлому. Она кричала о бессмысленности этой встречи, о том, зачем судьба свела их снова. «Зачем?!» — словно вопили её погасшие глаза.
Мы шли рядом молча. Выйдя из перехода, она остановилась на остановке троллейбуса. «Мне на троллейбус». Я растерянно бормотал её имя, не зная, что сказать после девяти лет молчания. Когда подошёл её номер, она лишь окинула меня помутневшим взглядом, попыталась улыбнуться, но не смогла, и вошла в вагон. Троллейбус тронулся. Я мог бы вскочить в него, но не сделал этого. Где-то сбоку цинично усмехалась тётя Жура. Ей уже не нужно было командовать «к ноге!». Я и так был у её ног.
Права была Лена, говорившая, что я никогда не боролся за своих женщин. Но ей, как и многим, не понять скрипторисов, для которых нравственное садомазохизм — часть естества, унаследованного от иного вида приматов, пусть и произошедших от сапиенсов.
Почти точно такая же синяя авоська была у меня в те годы всегда при себе — а вдруг что-нибудь в магазинах, как тогда говорили, «выбросят».
Торговый центр «Чиланзар» в Ташкенте примерно в те годы — красной точкой обозначено место нашей последней с Олей Маховой встречи.
Продолжение следует.
Начало книги тут: https://zen.me/25WIzox1
Путеводитель по моему каналу «Каморка старого репортёра».
6. Спасибо всем, кто подписался и лайкнул! Мне приятно.
Больше интересных статей здесь: Новости.
Источник статьи: Записка на чеке. Сериал-расследование.